Джо внезапно поняла, что всегда соглашалась. Чтобы добиться своего, Ричард постоянно использовал свое очарование и невинный вид. Всегда и во всем. Не имело значения, о чем они спорили, — о том ли, куда пойти на ужин, или какой фильм посмотреть, — Ричард всегда делал то, что хотелось ему. Но на этот раз ему не повезло.
— Что ты предлагаешь? — спросила она, и в ее голосе прозвучала угроза.
— Ну… — Он осмотрелся вокруг, будто проверяя, не подслушивает ли их кто. — Ты знаешь, избавься от этого.
Она отбросила его руку, словно эти пальцы жгли огнем, и зло посмотрела на него.
— А если, как ты изволил выразиться, я не «избавлюсь от этого», что тогда?
— Джо, ты ведешь себя неразумно. Все, что я хочу сказать, — это то, что сейчас в моей жизни неподходящее время для ребенка. — Ричард уже не улыбался. — Я не готов к этому. Мы не готовы к этому.
— Нет, ты не готов. Ты — чертов эгоист, — прошипела она. — Ты просто не можешь смириться с тем, что придется думать еще о ком-то, кроме себя. Мы же не можем допустить, чтобы беззащитный ребенок испортил твои планы, мешая тебе жить, не так ли?
— Вот оскорблять меня не надо. — Ричард окинул ее одним из своих уничижительных взглядов и попробовал применить другую тактику. — Будет лучше, если мы отложим разговор на завтра и сможем спокойно, без истерик, все обсудить.
— Без истерик! — Джо, как никогда за долгие годы, сейчас была близка к тому, чтобы ударить человека. — Как забавно! Только потому, что беременна, я внезапно превратилась в нервную, капризную кобылу без мозгов! — Джо была в ярости.
— Тише, кто-то может услышать, — зашипел Ричард.
— О, мы же не должны допустить этого, не так ли? — огрызнулась она. — Понимаешь, мне наплевать, услышит ли кто-нибудь меня. А вообще-то, я хочу, чтобы все услышали меня, поскольку так я смогу узнать, что они думают о замечательном, всеми обожаемом фотографе, который заставляет свою девушку сделать аборт, потому что… «сейчас в моей жизни неподходящее время». А когда будет подходящее, Ричард? Время не стоит на месте, тебе скоро будет сорок, не забывай об этом. Мы не перепуганные подростки, у нас достаточно денег. — Она пристально посмотрела на него. — Мы без проблем сможем обеспечить ребенка всем необходимым и, Ричард, давай будем откровенны, сейчас едва ли кто-то будет устраивать скандал только из-за того, что мы не женаты. Так в чем проблема? Почему мы не можем оставить нашего ребенка?
Если бы кто-то сказал Джо, что ее любовь к Ричарду обернется ненавистью в одно мгновение, она бы посмеялась. Ничто не могло уничтожить любовь, которую она питала к нему, разорвать те узы, которыми они были связаны, сказала бы она. Но это было прежде, прежде чем он посмотрел ей в глаза и посоветовал сделать аборт, убить ребенка, которого она уже любила всей душой.
— Я буду плохим отцом, — беспомощно сказал Ричард. Он нервно теребил ремешок камеры, и Джо внезапно поняла, что этот жест раздражает ее.
— Если ты хочешь оставить ребенка — это твое решение. Я дам тебе денег на тот случай, если ты передумаешь.
— Оставь свои деньги себе. Я не хочу ни их, ни чего бы то ни было от тебя, — холодно ответила Джо. — Я оставлю ребенка, Ричард, это окончательное решение. А ты можешь отправиться к Саше и поиграть с ней во взрослых. У нее именно такой уровень IQ, который тебе подойдет, и она вряд ли попросит тебя о чем-то сложном, ну, может, разве что научить ее читать.
Ричард был в ярости, он развернулся и, словно ураган, понесся назад в отдел. Джо медленно подошла к открытому окну и глубоко вдохнула свежий воздух. Постепенно ее пульс стал приходить в норму. Она стояла, широко открыв глаза, и смотрела на растворяющиеся в сумерках силуэты города.
Среди высоких шпилей и офисных зданий она увидела светло-зеленый купол церкви Ратмайнс. Они часто ходили туда с Эшлин, когда жили совсем рядом с ней, практически за углом. Ладно, часто туда ходила только Эшлин.
Она вспомнила то тревожное чувство, которое возникало у нее по утрам в воскресенье, если в квартире никого не было и никто не требовал вставать и собираться на мессу. Наслаждаясь уютом своей удобной кровати, Джо всегда старалась поглубже зарыться в одеяла, избегая попыток поднять ее раньше полудня.
А Эшлин любила сидеть в огромной темной церкви. Она говорила, что воскресная месса в большом храме — единственный повод для того, чтобы самые разные люди, живущие в Дублине, собрались вместе. Но однажды Джо заметила, что не все в Ратмайнсе были католиками.
— Ты понимаешь, что я хочу сказать, — раздраженно ответила Эшлин. — Не имеет значения, каково вероисповедание человека, важно это чувство — оказаться вместе на некоторое время. Это чувствуется в любой церкви, и в костеле, и в мечети, где угодно, — страстно добавила она.
Иногда ей удавалось вытащить Джо из постели и, поторапливая, привести в церковь. И Джо понравились мессы. Анонимность этой церкви разительно отличалась от собраний в ее родном городке, где все знали не только тебя, но и твоих дядюшек-бабушек, и могли подробно объяснить, почему молодой Пи-Джей оказался плохим парнем.
В Иннишкрон, объяснила она Эшлин, стоит тебе только попросить в аптеке леденцов от кашля, как спустя полчаса каждый второй человек на улице спросит о твоем самочувствии.
У нее было так много планов, когда она уезжала из родного города в Слайго на учебу в колледж журналистики! Она хотела изменить мир и была уверена, что если не выиграет Пулитцеровскую премию за безжалостное обличение несправедливости, то без сомнения получит «Букера» за свои романы.